Полк этот, 38-й драгунский Владимирский, стоял тогда в Царстве Польском, в уездном городе Новоминске Варшавской губернии. Здесь, в 1892 году, у Копецких родился первенец, которого назвали Платоном. А через два года — еще один сын, Леонтий. Дети были еще маленькими, когда в 1900 году Василия Яковлевича Копецкого перевели на службу в Харьковскую губернию.

30-й драгунский Ингерманландский полк, куда был назначен полковым священником о. Василий, стоял в заштатном городке Чугуеве под Харьковом. Городок был маленький, но гарнизон в нем стоял большой, и работы у полкового батюшки хватало. Кроме своих драгун, отец Василий духовно окормлял и юнкеров Чугуевского пехотного училища, где не было собственной церкви и священника, а также преподавал в этом училище Закон Божий. Истово верующий, неустанный проповедник, он заслужил любовь паствы и авторитет у начальства.

Вскоре отец Василий, окончивший к этому времени духовную академию, был назначен дивизионным благочинным — главным священником всей 10-й кавалерийской дивизии, штаб которой находился в Харькове. Несмотря на широкий круг обязанностей, Василий Яковлевич находил время для научной деятельности, занимался историческими исследованиями, писал богословские книги. Так, в 1904 году, в преддверии 200-летнего юбилея 30-го драгунского Ингерманландского полка, он подготовил справку по истории полковой церкви для издания двухтомной истории полка, за что удостоился благодарности в предисловии этой книги. В 1907 году, когда Ингерманландскому полку были возвращены его былые гусарская форма и название, в полковом офицерском собрании появилась «Гусарская комната» — музей полка, в создании которого также принял участие и о. Василий. А накануне первой мировой войны он издал учебную брошюру «Послание апостола Павла к евреям» для общего класса военных училищ.

Дети Василия Яковлевича и Марии Яковлевны — Платон, Леонтий и младшая дочь Лидия — учились в гимназиях Харькова. Летние каникулы проводили в родительском доме в Чугуеве, где и сложилась дружная компания харьковских гимназистов. Гуляли, купались в Донце, загорали и, конечно же, катались на лошадях, которых дети священника кавалерийского полка знали и любили с самого раннего детства. Верховой езде юных Платошу и Леню обучали офицеры полка, часто бывавшие в гостях у о. Василия. Рассказывали они и о воинской службе, боях и походах. Дети с упоением слушали, и летние посиделки у самовара на веранде уютного дома Копецких затягивались иногда до самого позднего вечера, пока Василий Яковлевич не отправлял сыновей спать. Он был очень педантичен, требователен к себе и домочадцам, а образ жизни, несмотря на свое гостеприимство, вел аскетический.

После гимназии Платон и Леонтий окончили Харьковскую семинарию, однако священниками становиться не торопились, а продолжили образование. Платон поступил на историко-филологический факультет Варшавского Императорского университета, Леонтий — на такой же факультет университета Санкт-Петербургского. Через некоторое время Леонтий перевелся в Харьковский университет. Талантливого студента предполагали после окончания курса оставить при университете. Но не успели. Началась первая мировая война.

10-й гусарский Ингерманландский полк покинул Чугуев в день объявления мобилизации. Вместе с полком на фронт убыл и о. Василий Копецкий. Во время войны Ингерманландские гусары сумели неоднократно отличиться и прославиться в боях. Однако священник кавалерийского полка, в отличие от пехотного, был лишен возможности находиться рядом с эскадронами, участвовать в стремительных рейдах, лихих налетах и атаках конницы. Он находился при походной церкви в полковом обозе. Но при первой же возможности спешил к своим гусарам. В воспоминаниях одного из офицеров 10-го гусарского Ингерманландского полка сохранилось описание фронтовых будней отца Василия. «Обычно на дневках приезжал к нам полковой священник отец Василий. Он тяготился бездельной жизнью в обозе, где ему совершенно нечего было делать. Убитых в большинстве случаев хоронили сейчас же за боевой линией, без отпевания, а тяжелораненых отправляли в госпитали, и если они не выздоравливали, то там и умирали, и священнику в кавалерии было меньше всего работы. Поэтому о. Василий был очень рад дневке, особенно в праздник, когда он мог отслужить обедню или вечерню. Для нас он являлся хорошим собеседником, рассказывая тыловые новости, а особенно был полезен, когда приходилось вставать очень рано утром. В эти дни не нужно было ставить будильник или приказывать дневальному будить — батюшка всегда вставал за два часа раньше, чем нужно, варил себе и нам чаек, приготовлял завтрак и за час был уже готов к походу: надевал он всегда свое длинное пальто с большим меховым воротником, подпоясывался белым полотенцем и навешивал на него, вокруг себя, маленькие мешочки — один с сухарями, другой с чаем, третий с сахаром, а затем с крупой, луком, солью, картошкой, а на животе привязывал жестяной чайник и эмалированную кружку. В таком виде батюшка начинал нас будить…»

Платон Копецкий окончил университет летом 1914 года и сразу же пошел добровольцем в армию. Поступил в Елисаветградское кавалерийское училище, прошел курс подготовки офицеров военного времени и весной 1915 г. был направлен в действующую армию — в 10-й гусарский Ингерманландский полк, к отцу. Священнику пришлось немало пережить после того, как в одном из боев его сын-офицер был ранен. По горячим молитвам отца Платон благополучно оправился от ранения. И тут же вернулся в строй. Воевал в это время и его брат Леонтий, правда, в другом полку, на Северном фронте.

После октябрьского переворота некогда победоносная русская армия окончательно развалилась. Весной 1918 года часть офицеров полка возвратилась к месту мирной стоянки полка — в город Чугуев. Прибыли сюда и Копецкие — отец и сын. Платон поселился в Харькове, а отец Василий находился при полковой церкви.

Установившаяся на Украине гетманская власть пыталась возродить 10-й гусарский Ингерманландский полк. Правда, под новым, украинским — взамен «чужеземного» — именем 12-го конного Полтавского полка. Не все офицеры полка пожелали служить новой власти. Многие из них в одиночку и группами пробирались на Дон, где истекала кровью в боях с большевиками Добровольческая Армия. Летом 1918 года так поступили пятеро гусарских офицеров, решивших выкрасть из полковой церкви старый штандарт, чтобы возродить под ним свой горячо любимый Ингерманландский полк. Штандарт этот, бесценная реликвия, был пожалован ингерманландцам еще Петром Великим и почти двести лет находился с полком в боях и походах. В рискованном деле изъятия штандарта офицерам взялся помочь священник Василий Копецкий. Тайно, ночью он отпер своим ключом дверь полковой церкви. Снятый с древка штандарт спрятал под шинель один из офицеров. С чужими документами гусары сели в поезд и в сентябре 1918 года прибыли в Новочеркасск. Вскоре и остальные офицеры, служившие ранее у гетмана, прибыли в белую армию. И полк был возрожден. Во время гражданской войны в нем воевали почти все офицеры, служившие в нем к моменту революции. Больше половины из них погибли в боях…

Когда в начале 1919 года власть в Харькове захватили большевики, начавшие беспощадный террор против офицеров, задержавшийся в городе Платон Копецкий также решил пробираться к белым. Перед отъездом он попрощался с отцом. Оба еще не знали, что видятся в последний раз…

В разгар гражданской войны пробираться к белым офицеру было куда труднее. Приходилось, с огромным риском для жизни переходить линию фронта. И снова, как когда-то на фронте, Платону помогли отцовские молитвы. Благополучно преодолев все опасности пути, поручик Копецкий прибыл в белую армию. К этому времени его брат Леонтий уже служил в знаменитом Корниловском полку. В этот полк был зачислен и Платон.

Корниловские ударники, краса и гордость Добровольческой армии! 1-й Корниловский ударный полк был старейшим полком белой армии и носил имя ее первого вождя — генерала Лавра Георгиевича Корнилова, погибшего весной 1918 года на Кубани. Служить в «гвардии» белых войск — в «цветных», или как их еще называли, «именных» полках — Дроздовских, Марковских, Алексеевских — почиталось за честь, в Корниловских же частях — за особую честь. Многие добровольцы мечтали надеть корниловскую форму — черные гимнастерки с «адамовой головой» на шевроне и красно-черных погонах, фуражки с красной тульей и черным околышем. Такая форма демаскировала в бою, особенно фуражки, представлявшие собой отличную мишень. Но корниловцы не гнулись под пулями. Их легендарные «психические» атаки — молча, шагом, во весь рост, без выстрелов, со штыками наперевес — очевидцы вспоминали с восхищением и ужасом…

В последних крымских боях против большевиков и махновцев в «психические» атаки белые уже не ходили. Но дрались отчаянно. Защищая Перекоп и прикрывая отход белой армии, Корниловская дивизия понесла огромнейшие потери. После эвакуации, в лагере на турецком полуострове Галлиполи, остатки трех полков дивизии были сведены в один Корниловский ударный полк. Адъютантом этого полка был Леонтий Копецкий. А его брат Платон — адъютантом командира полка, генерал-майора Скоблина — бывшего начальника Корниловской дивизии.

О генерале Николае Скоблине стоит отдельно сказать несколько слов. Над загадкой этого человека размышляют уже несколько поколений историков. Выпускник Чугуевского военного училища, офицер выдающейся отваги и храбрости, он заслужил орден Св. Георгия и Георгиевское оружие уже в первый год мировой войны. В Корниловском полку он служил с первых дней его образования. В эмиграции был правой рукой генерала Кутепова, стоявшего во главе Русского общевоинского союза (РОВС) — мощной боевой белогвардейской организации. И вот этот самый Скоблин, «махровый» белогвардеец, оказался агентом большевиков! Те завербовали его посредством жены — известной певицы Надежды Плевицкой. Сначала Скоблин «сдал» большевикам генерала Кутепова, затем его преемника на посту председателя РОВСа — генерала Миллера. Оба генерала были похищены и убиты. Скоблина разоблачили, но он сумел скрыться…

Разумеется, тогда в Галлиполи никто не мог и во сне представить ничего подобного. А Платон Васильевич Копецкий не знал о том, что много лет спустя советские карательные органы припомнят ему знакомство со Скоблиным…